Голос из подполья

«Записки из подполья», Достоевский Ф.М. Читательский дневник в рамках работы книжного клуба. Я вообще с большим уважением отношусь к Достоевскому — и в юности его читала не без удовольствия (а Бесов так взахлеб), и вот год назад переслушала Идиота и Преступление и наказание и осталась верна своему ощущению: хороший текст есть хороший текст, даже если мрачность и пессимизм и вообще неприглядные стороны жизни.

Подполье мне показало ДФМ немного с другой стороны: я привыкла, что он пишет очень актуально даже с сегодняшней точки зрения, у него размышления о судьбах мира всегда уравновешены действием. А тут мы получаем прямо с порога целую главу размышлизмов, что как бы уже само по себе сложно для восприятия, да еще и рамзышлизмы-то какие-то… не самые гладко ложащиеся на душу.
В общем, сразу сложилось впечатление, что это ЖЖЖЖ неспроста.
Так оно и оказалось.
Я добралась до второй части — кстати, мне сильно помогло не забуксовать чтение Быкова, который отлично передал голосом образ вот этого неприятного нашего чиновничка, — и вдруг меня осенило. Я, кстати, удивлена, что не встретила этого ни у самого Быкова, ни в критической статье, которая шла в примечаниях — настолько это лежит на поверхности и настолько выпирает в самом начале второй части.
Нашего подпольщика приравнивают к когорте «лишних людей», выведенных много кем от Грибоедова до Тургенева. А мне кажется, что праотец его куда раньше пришел в литературу — это же не кто иной, как доведенный до критической точки Акакий Акакиевич Башмачкин!.. Нет? Вам ничего не напоминает? Мелкий чиновничек, которого все обижают?.. Который ценой невероятных усилий шьет шинель и отправляется в ней на Невский?..
Жалкий, нистожный Акакий Акакиевич, однако же, становится мстящим миру чудовищем лишь после смерти, при жизни он еще — «брат твой». Наш же герой уже изначально такой — через свое унижение он доказывает, что весь мир мерзок и ничтожен так же, как он сам.
В этом, кстати, Быков видит центральную идею повести и суть полемики с Некрасовым и позитивистом Чернышевским, которые считают, что человек по сути рационален и хорош, что он всегда выберет добро, потому что это ему, по сути, выгодно («разумный эгоизм»). Достоевскому же сама идея выгодности отвратительна, в ней видится ему нечто животное, аморальное. Поэтому его герой доводит отрицание рацио до абсурда: его герой готов не то что отказать от «выгоды», он действует заведомо себе во вред, лишь бы сохранить свободу выбора, более того — он упивается этим вредом, как демонстрацией свободы воли.
Быков называет это — сознательный выбор в пользу гадости, мерзости, унижения и в конечном итоге отказ от совести — прото-фашизмом, и видит именно в этом влияние ДФМ на идеи Ницше и прочих.
Это, кстати, тот редкий случай, когда мы можем с уверенностью судить, «что хотел сказать автор». Цитирую критику:
 Социально-психологическую суть этого бунта, принимавшего уродливые, парадоксальные формы, Достоевский пояснил в начале 1870-х годов. Отвечая критикам, высказавшимся по поводу напечатанных частей «Подростка», он писал в черновом наброске «Для предисловия») (1875(sad) «Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сторону. Трагизм состоит в сознании уродливости <…> Только я один вывел трагизм подполья, состоящий в страдании, в самоказни, в сознании лучшего и в невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы, а стало быть, не стоит и исправляться!». Достоевский утверждал в заключение, что «причина подполья» кроется в «уничтожении веры в общие правила. „Нет ничего святого“».

Отдельно остановлюсь на линии Лизы, к проституткам — как истинно просветленным путем истинного падения — ДФМ вообще относится весьма нежно (тут и образ Магадлины, и звезды, которые днем видны только из колодца), так что особой новизны образа нет. Но характерно, что герой оттаптывается именно на Лизе: по Быкову, это подчеркивает отношение автора к антигерою, мол, за чей счет ты пытаешься возвыситься, за счет девушки, которая в своем падении уже по умолчанию несоизмеримо тебя выше!.. В общем, она и оказывается выше него в конечном итоге, но наблюдение интересное.
Кстати, из критики же знаю, что сам ДФМ планировал все-таки вывести из кризиса героя через приход к мысли о спасительности веры и Христа, но увы: это вымарала цензура. О том, что такие строки в повести вообще были, известно из писем, но что именно там содержалось — не установлено.
Для меня, кстати, оказалось открытием, что именно эта книга считается на западе самой крупной жемчужиной из всего наследния ДФМ.
Но это, безусловно, очень интересный читательский опыт и я рада, что мы ее осилили ))).